После четверти века «разлуки» Николай Владимирович Блохин, известный православный писатель, вновь оказался в «родной Бутырке». Только теперь не как заключенный, а как почетный ее гость. Мы - старший священник храма Бутырской тюрьмы отец Константин Кобелев, писатель Блохин, две прихожанки с воли, помогающие батюшке раздавать подарки арестантам, и я, журналист, - идем тюремным коридором. Вот и стальная дверь камеры 102, в которой в 1982 году содержался Николай Владимирович, арестованный советскими властями за печатание и распространение православной литературы. Бывший «зэк» прислонился к двери камеры лбом и ладонями, помолчал минуту. Потом попросил открыть «кормушку» (маленькое окошко для раздачи пищи). Поздоровался с нынешними обитателями 102-й, рассказал им о себе и подарил экземпляры своего романа «Рубеж». Роман этот - о Великой Отечественной войне. Раздавая роман заключенным «родной» камеры, писатель выразил надежду, что они примут его православный взгляд на события тех лет.
А когда «кормушка» захлопнулась, мы присели на подоконник в тюремном коридоре - поговорить. И захотелось расспросить писателя не только о его творчестве.
Николай Владимирович, скажите, почему, рассказывая в своих книгах о сотрудниках органов безопасности, тюрьмах и зонах, допросах и приговорах, вы нигде не выказываете ненависти или презрения к этим людям, как будто они не мучили заключенных, в том числе и вас, а делали для них доброе дело?
Родные мои! Я же сидел вот в этой камере! Это была «осужденка» общего режима. А сюда я прибыл с Пресни, а туда - из Лефортово. Тогда, в 1982 году, меня судили за то, что я издавал - и много издавал - церковные книги, ну и заодно за антисоветскую церковную пропаганду. В приговоре значилось, что мы напечатали 200 тысяч книг, а на самом деле - вдвое больше. Вместе с «раскруткой» я получил за это пять лет. Это были самые счастливые годы моей жизни!
Тут я стал писателем. Тут я понял все. Сейчас мои книжки в каждом храме - и только благодаря моей «посадке». Ничего кроме благодарности к родному КГБ я не испытываю. Как говорит моя жена: тебя давно пора опять сажать, потому что твое творчество зависит от уз. В нас же всегда просыпается самое лучшее, когда Господь рядом. А Он с нами рядом всегда - мы от него все время далеко. И чтобы мы что-то стали понимать, нам нужны узы. Вот сюда нужно! Я молиться начал по-настоящему только в тюрьме. Сколько раз на воле читал Евангелие - а здесь оказалось, что помню его наизусть. А когда вышел, я его забыл.
Боюсь, что после такой «рекламы» многие захотят в Бутырку… А если говорит серьезно, то, наверное, не стоит забывать, что в тюрьме люди не только занимаются самосовершенствованием, но и много страдают, ведь это все-таки место отбывания наказания. И некоторые оказываются тут ни за что - как вы, например.
Что бы ни случилось, всегда надо сознавать: никогда не бывает «ни за что». Мне говорила тогда братва: «Ты же ни за что страдаешь!» А я отвечал: «Я не страдаю. Я получаю свое. Я добровольно шел на издание церковных книг. Нарушал закон? Нарушал. Знал, что за это полагается? Знал. Раскаялся в содеянном? Ни в коем случае. Я раскаиваюсь только в своих личных грехах. Поэтому, смотрите, что вышло: сознательно нарушал закон - вот и получаю свое. И так радостно получаю!» То, что было со мной в тюрьме, это все по Божиему Промыслу. Тут я вспомнил и оценил все, что со мной было.
На протяжении всей жизни Господь постоянно ставит нам вехи Своего Я - а мы от них отворачиваемся. Нам это нужно, нам то нужно, нам нужно все. А потом, когда мы, как я, оказываемся в узах, вот тут понимаем - вот оно. И Евангелие вспоминается. Говорят, я потерял - а на самом деле я приобрел в тюрьме. Братва в Саратове (все мои зоны были в Саратове) на меня пари заключала, чтобы хоть одно слово матом от меня услышать. А этого не было. Не то, что я какой-то такой. А просто Господь как покров надо мной сделал. У меня не было потребности в черном слове. Я говорил: «Братва, не старайтесь, ничего не выйдет». А когда я вышел, вот тут-то…
Когда подхожу к батюшке на исповедь, начинаю вот с этого. Сколько раз? Однажды сказал жене: «Давай за каждое черное слово сто рублей отдавать в храм». Она говорит: «Да на что же мы будем жить-то тогда?!»
- Вы считаете, что Господь послал вас в тюрьму для выполнения какого-то «задания»?
Безусловно. И когда мне говорили, что я сижу ни за что и неизвестно для чего, я отвечал собеседнику: «А может быть, для того, чтобы я с тобой сейчас поговорил. Там у тебя было много денег, пальцы веером - ты бы стал со мной говорить? Да никогда! Мимо прошел бы… А здесь деваться некуда, вот они, стены родные, - так что давай слушай про Бога. Больше нигде бы ты про Него не слушал».
Один мне жаловался: пошел ставить свечку Николаю Угоднику, а когда выходил, споткнулся и грохнулся. И у него отмычки выпали. «Мент» мимо шел: что такое?! Вора и «загребли». Вот, мол, как Никола-угодник помог… Я ему говорю: «Радуйся, дурачок, потому что Никола привел тебя сюда, ко мне, понимаешь? Раньше я бы сказал тебе: “Воровать грешно”, - а ты послал бы меня куда подальше». Вор должен сидеть в тюрьме - это однозначно.
Когда меня в Саратове хотели «короновать в закон», я отказался. Они не ожидали услышать это от «главного антисоветчика». Стали спрашивать почему. И я объяснил.
Вор в законе… А я за всю свою жизнь не украл ни копейки. И вот я приду домой… вором!.. в законе!.. Да меня спустят с лестницы.
- Так-таки ничего ни разу чужого не взяли?
Единственный раз. Однажды на водку не хватало десяти рублей - и я стащил червонец у своей жены из пальто, которое висело в прихожей. Только это уже не воровство, а самое страшное - «крысятничество». К «крысам» в зонах и камерах - беспощадно сразу. А тот червонец начал у меня в кармане «гореть», я чувствовал это. «Ты что сделал-то, гад?!» - сказал я себе. Червонец обратно положил и жене сознался. Братцы мои, десять исповедей не отпускало меня! Батя мне потом говорит: «Ну все, хватит, сколько можно». А мне душу давит и все.
Кстати, при «короновании» мне надо было бы татуировку делать: на плечах - звезды, а на пальце -«битый перстень». Но православному нельзя татуировку делать: какое тело тебе дал Господь, только такое ты и должен носить. Так что никак я не мог стать вором в законе.
Я отказался от коронования. Я был вне «масти»: не «мужик», не «моложняк» и не вор. Не «мужик», потому что князь (из княжеского рода). Во-вторых, «мужик» «пашет», а я сколько раз отказывался от работы! Почему? Там, в Саратове, делали бомбы, которые шли прямо в Афган. А я в Афган не могу. «Нет, - говорю, - я не пацифист, но бомбы для вас делать не буду. Не буду - и все». Ну, и меня, соответственно, в карцер. Его называют «шизо» - штрафной изолятор. Из него я не вылезал.
Вы рассказывали, что однажды вам желтуха помогла: в вашей карантинной камере было свободно, а все остальные в то время были переполнены. А вообще-то вы много болели в тюрьме за пять лет?
Много. Чесотки там никто не миновал. От нее нет спасения - хуже рака. Чешешься так, что кожу раздираешь до крови. Днем еще можешь сдерживаться, а ночью себя не контролируешь - раздираешь все. У меня на ноге от колена была сплошная рана - как сапог. Когда я в Саратове был «на больничке», просил на ночь мне руки завязывать за спиной, чтобы не раздирать себя.
- И эти ужасы вы вспоминаете как самое счастливое время?
Это детали, а главное - там я стал писать. Там я помнил Евангелие. Там я молился, наверное, раз в тысячу больше, чем вообще за всю свою жизнь - и до, и после. Только там я понял, что такое молитва. Когда она из тебя идет, ты наедине с Богом. Когда молишься, не так тяжело.
- Николай Владимирович, вы в 102-й камере, оказывается, лежали в «элитном» воровском углу - около окна… Почему?
Потому что, когда уходил прежний вор, он меня назначил: «Вот ты будешь здесь». Я должен был распределять места. Это самое ужасное. Посмотрите: 16 коек - 70 человек, и каждый должен выспаться. По двое-трое на койке спали. Двое на столе. И еще носилки были: на них помещалось три-четыре человека. Но я на своей койке спал один.
- Но это несправедливо.
Наоборот: это мое место, я глава, и мне должны подчиняться, хоть тресни. А иначе в камере будет беспредел.
Кстати, по нашему делу было явлено столько чудес, сколько я потом нигде не видел.
- Расскажите хотя бы об одном.
Представьте себе 1980 год. Типография «Искра революции» работает на нас. Мы напоили начальника цеха, чтобы он вместо Карла Маркса делал одни молитвословы. И еще сделал книжку Сергия Нилуса. В те годы за это сразу давали «червонец» (десять лет). И вот я прихожу за тиражом. А там, как во всех типографиях ЦК, 1-й отдел производит профилактический осмотр печатаемых изданий: вдруг затесалось что-нибудь запрещенное?
И тут появляюсь я, чтобы посмотреть 800 экземпляров Сергия Нилуса. Этими книгами, пока без обложки, набит длинный «пенал», который стоит на полу. И, чтобы они держались плотно, туда засунули с одной стороны пустой блок бумаги и с другой стороны - тоже чистую пачку. Остальные 800 штук - вот этих вот, за которые дают «червонец».
Это был первый день, когда устроили профилактику. Входят трое ребят из 1-го отдела, а мастер ждет меня у «пенала» с Сергием Нилусом. Можете себе представить?
- Наверное, начальнику было, мягко сказать, не по себе…
Они спрашивают: «У тебя здесь что?» А он весь дрожит и что-то лепечет. Они говорят: «Бумага, да? Дай-ка крайний вон тот блок». Он достает его - действительно бумага. Казалось бы, профессионалам достаточно было взглянуть на мастера - и все стало бы ясно. Он весь взмок и так далее. Не надо никаких пинкертонов - только глянь. Не видят!
«А дай-ка еще этот вот, с другого края». Вынимает, дает - просто бумага. Казалось бы: все, третий любой бери - и засыпался. Ведь обычно три раза берут. Но вот этого третьего почему-то не последовало. «Ладно, все в порядке». И ушли.
ЧК из двери - я в дверь. Столкнулся с начальником цеха и обалдел. «Ты чего?» - говорю. А он весь трясется. «Погоди, стой, в чем дело-то?!». И он мне излагает - в чем. «Мама родная!» - думаю. И вдруг он лепечет: «К-к-к-кому свечку ставить-то?»
«Вот теперь давай разберемся. Ясно кому - Николаю Угоднику». - «Подожди, они сейчас уйдут, тогда заберешь». - «Да теперь уже ничего не страшно. Ты понял, что не надо бояться? Ты понял, Кто стоит за нами? И что мы делаем дело серьезное? Дело Божие. Так или нет?» Кивает. «А свечку иди ставь в церковь, только не сейчас, сначала помойся».
Мой напарник приехал, мы спокойно взяли тираж и в открытую пошли к машине.
Но если бы вас тогда «загребли» за такую литературу, то не миновать бы вам допросов с пристрастием, подобных тем, которые вы описали в романе «Рубеж».
Тут не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Но! Когда ты четко решил, что делаешь дело правильное, дело Божие, - ничего не бойся! Бог тебе поможет в самой безнадежной ситуации.
Меня в Лефортово ни разу не назвали на «ты». Допрашивали очень корректно. И только однажды я попал на настоящий перекрестный допрос, правда, без применения силы. Включают юпитеры - в лицо и в затылок, через три минуты 50 градусов точно. И четверо начинают по очереди задавать тебе пустые дурные вопросы, от которых у тебя «крыша едет». «Фамилия?» А это уже четвертый допрос, и каждый раз ты называл свою фамилию…
Тогда я вообще перестал отвечать: делайте со мной, что хотите, ничего не скажу. Господи, помилуй! Зато после этого моя молитва раз в тысячу стала сильнее той, что была на воле. Просто «Господи, помилуй», сказанное в таких условиях, очень многого стоит. Ты, Боже, сказал, что не дашь никому крест, который выше сил. Господи, помилуй!
Все это продолжалось полчаса. Я пришел в камеру и прикинул: если бы меня допрашивали десять минут, засунув иголки под ногти, - все, хана! А это ведь делали когда-то.
Я понял, что допросы образца 1937 года не просто не выдержу - да я подпишу, что воровал у Суворова танки и продавал их Тамерлану! Что копал подземный ход от России до Индии, а докопался до Америки и стал предателем. Поэтому судить кого-то из тех, кто не выдержал допросов, - никогда в жизни!
- Выходит, сейчас, когда нет этих ужасов, мы живем в хорошее время?
Хорошее. Но оно всегда было такое. Тогда - потому что я в тюрьму попал, к Богу приблизился, писателем стал. Сейчас - потому что на воле можно молиться и писать правду.
- Некоторые называют вас исповедником и даже мучеником…
У меня об этом другое мнение. Представьте себе «шизо» (штрафной изолятор): камера два метра на два, и в ней 18 человек. Жаркое лето, и в «шизо» 50 градусов минимум. (Ну, меня надо было по всем таким местам прогнать.) Люди мучаются страшно. Там был «день лётный и день пролётный» (день кормят, день нет) - есть охота! А параша - сплошное безобразие: высокая бочка железная с зазубринами (специально такую сделали, чтобы люди травмировались): попробуй залезь на нее. 18 человек, и у всех вши. Людей сажали туда на 15 суток.
Десять дней я пребывал в молитве, не замечая этих проблем и не испытывая мучений. Но вот - на секунду у меня проклюнулась подлая мысль, что я страдаю за Христа… И вот тут-то тот покров, которым Господь меня покрывал, с меня был снят. Через две секунды я почувствовал, что невыносимо хочу есть. Что я безумно хочу в туалет. И вши по мне забегали. А до этого я ничего этого не чувствовал.
Меня ткнули носом: вот кто ты есть - нуль без палочки без Божия покрова. Чего захотел - мученик!
Я чувствовал, что кончаюсь. И тогда впервые взмолился царю Николаю II, новомученику: «Царь Никола, ну дурак я, ну прости! Больше не буду». Тут открывается «кормушка», и местный вертухай обращается ко мне: «Пошли! Тебе амнистия». А ведь мне еще пять суток надо было сидеть!
Вот я вышел, шатаясь, и на колени упал. Вертухай мне: «Ты чего?» Я говорю ему: «Спокуха!» А про себя: «Господи, слава Тебе! Благодарю тебя, царь Никола». И по мне перестали бегать вши. Я не чувствовал, что хочу есть. Про туалет тоже забыл.
Мне сказали: «Ну, так и быть, ну на тебе». «Не гавкай, мученик хренов! - это уже я сам себе. - Вот тебе цена без Него! Ты смотри, прикинь: те люди, у большинства которых нет того, что есть у тебя, они держатся. Поэтому цени. И что делать? Молись, не уставая! За тобой “Глубь-трясина” (это мой любимый роман, который я начал писать в зоне). Тебе сказано - и все: делай!..» - «Господи, - говорю, - сделаю!» Через два года я закончил этот роман, за который получил премию Государственную, он выдержал четыре издания.
Но не это главное. А то, что я узнал о себе, что было мне открыто, когда я сидел в карцере. Всем пожелать этого страшно. Могу лишь посоветовать: если когда-то проклюнется мысль, что ты представляешь из себя что-то, то вспомни про покров Божий, цени его и молись, чтобы он был. И чтобы никакого «мученика» не было в мыслях.
В знаменитой документальной книге «Отец Арсений» рассказывается о потрясающем случае: в будке, продуваемой насквозь, на 40-градусном морозе оставили замерзать священника и студента. Они были в теплой одежде, но при таком холоде обычно люди умирали через два часа. А эти - продержались двое суток и даже не простудились, потому что непрерывно молились Богу. Говорят, что с вами в тюрьме произошло подобное.
Ну, до чудес отца Арсения мне очень далеко. Дело было так. В саратовскую тюрьму «Третьяк» я попал по «раскрутке», по довеску политическому (продлили срок на два года). Идет зима, а меня сажают в карцер. И если за тобой телогрейка числится, то ты идешь в ней, а если нет… Тебя раздевают до трусов и дают простую пижаму. За мной телогрейка не числилась, поэтому я пошел в домашней пижаме в камеру, а в ней - минус восемь. Там стены очень толстые, а стекол в окне нету. «Зэки» спасались тем, что вынимали из телогрейки вату и затыкали окно. Но вертухаи потом все вытаскивали. А я оказался в карцере с открытым окном в одной пижаме, словно пришел на пляж. Койка на двух столбах привернута к стене, спать на ней разрешали только ночью. Что мне оставалось делать? Только ходить и молиться.
Это было в Великий пост, поэтому я читал молитву Ефрема Сирина: «Господи и Владыко живота моего! Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми…» И вот я хожу-хожу, хожу-хожу, забывая обо всем, почти бегом. И через час мне уже жарко! Сажусь на тумбочку бетонную. Вертухай: «Чего-нибудь надо?» «Надо, - говорю. - Закрой “кормушку”». И снова начинаю ходить.
Наконец можно спать. Но долго на таком морозе не пролежишь. Поэтому коленки в зубы (под подбородок) и калачиком на койку. Только на полчаса - потом колотун начинается. Вот когда я научился «отрубному» сну - самому глубокому, когда ты отключаешься полностью: можно стрелять над ухом, топтать тебя - ничего не почувствуешь. Но за полчаса такого «отрубания» физиология восстанавливается, словно ты проспал всю ночь. А дальше опять надо ходить и молиться.
Десять суток я ходил… Сколько я тогда молился, я не молился за всю оставшуюся жизнь. До сих пор не догнал. Чтобы догнать, надо опять сесть.
Как же это ходить десять суток подряд, высыпаться за полчаса, постоянно пребывать в молитве? Это же невозможно для человека!
С Богом все возможно. Тут выбор простой: или ты ходишь и молишься, или ты покойник. Такими вещами не шутят: мне вправду было жарко! В одной пижаме при минус восьми. Зато когда я пришел в свою камеру, где плюс двенадцать, мой сокамерник дрожит, а я кричу: «Красота! Ташкент! Курорт!»
Тогда я окончательно понял, что все в руках Божиих. Только надо просить Его о помощи. Есть такая молитва: «Господи, не дай мне выпасть из руки Твоей», - вот все, что нужно, ничего больше.
В вашем романе «Рубеж» речь тоже о холоде - о морозах 1941 года. И рассказывается, как Сталин «дает команду» открыть храм преподобного Варлаама Хутынского - «управителя погоды», жившего в XII веке, день успения которого отмечается 19 ноября по новому стилю, с надеждой, что по его молитве может наступить лютый холод, который помешает немцам под Москвой. Насколько реальна эта история? Это ваша фантазия или описание исторических фактов?
Это не фантазия - абсолютная правда. А наши историки, как советские, так и постсоветские, стоят на лжи. Они даже молчат о том, что под Москвой было минус 52 градуса. А я слышал это от отца, который Москву оборонял. В 1952 году от маршала авиации Александра Евгеньевича Голованова, который был другом моего отца, я слышал об облете Москвы с чудотворной иконой по приказу Сталина.
А то, что лютый холод наступил по молитвам преподобного Варлаама Хутынского, когда открыли его храм, я узнал от отца Сергия, который служил в Елоховском соборе (он уже почил). Он рассказал мне много и о других чудесах, но не все вошло в роман. А то, что вошло, это абсолютная правда.
Были на самом деле полковник Ртищев, иеромонах Тихон, Зелиг Менделевич, Весельчак и другие герои вашей книги, которые чудесным образом встретились, чтобы открыть храм Варлаама Хутынского? Или вы их придумали?
Полковник Ртищев и некоторые другие герои - это исторические личности. Сохранилась их переписка с друзьями, из которой ясно, что это за люди, как они могли бы поступать в различных ситуациях. Некоторые случаи я выдумал, но уверен, что в реальной жизни мои герои вели бы себя именно так. Я собрал все исторические сведения, которые можно было узнать, и добавил немного своего, основываясь на достоверных фактах из жизни знакомых участников войны.
В романе описаны два случая, когда по молитвам верующих на небе появлялось вокруг Солнца радужное кольцо (гало), а в нем - ослепительно яркий крест, подобный тому, что стоял над войском императора Константина. И, как в древние времена, явление на небе креста знаменовало перелом войны: русские отбросили немцев от Москвы, началось наступление, которое закончилось победой в Берлине. Действительно были такие знамения?
Об этом мне рассказывали многие соотечественники. И даже один немец, который сдался в плен, подтвердил это явление. Наши войска видели на небе это чудо! Я не стал бы никогда переносить на бумагу то, чего бы не было в действительности, что бы я сам придумал.
А то, что «блицкриг» захлебнулся, враг был отброшен и добит в его логове, свидетельствует, что с нами Бог, а не с немцами, как они о том хвастливо писали.
Николай Владимирович, ваш роман удивительно оптимистичен, хотя рассказывает о самых страшных временах. Вместе с его героями мы учимся во всем видеть торжество Православия. И, судя по вашему рассказу о себе, вы повсюду видели это торжество, даже в тюрьмах и в зонах. Как это торжество проявляется в наше время?
Об этом хорошо сказал архимандрит Тихон (Шевкунов) в предисловии к моему роману. Ну разве не милость Божия видеть на Тверской не плакат «Слава КПСС», а растяжку «С праздником Пасхи, дорогие!»? Четверть века назад, сидя в Бутырке за распространение церковной литературы, я ни за что бы не поверил, что в качестве почетного гостя буду раздавать здесь свои православные книжки. Что в углу камеры, над койкой, где я лежал когда-то, будет висеть икона. Что в тюрьме восстановят храм и вокруг него будет крестный ход. Что в Москве, вместо лужи поганой, будет храм Христа Спасителя. А на месте туалетов будет Казанский собор. «Да это же невозможно!» - закричал бы я тогда. Как это невозможно? Вот оно - есть!
По сравнению с 1937 годом сейчас у нас курорт. Сколько храмов было при государе, почти столько и сейчас стоит. А ведь все эти времена поменял-то Господь, Который с нами. Вот в чем торжество Православия.
- Но многие сетуют, что растащили Россию…
Да не растащили ее. И еще отвечать за это придется. А «позитивка» Божия - она вокруг нас. Вот ей радуйся, ею пользуйся, молись, благодари Бога! Ну и делай дело свое.
Родился 21 апреля (4 мая) 1912 года в городе Лукоянов (ныне Нижегородской области) в семье земского врача. Русский.
С 1916 года жил в городе Нижний Новгород. С детских определился с выбором профессии - хотел стать хирургом. По стопам Николая Николаевича пошла и его младшая сестра Ирина Николаевна Блохина, окончившая Горьковский медицинский институт и ставшая крупным учёным-микробиологом, академиком РАМН.
Окончив среднюю школу, в 1929 году поступил на медицинский факультет Нижегородского университета. После окончания учебы некоторое время работал в Дивеевской сельской больнице, затем - ассистентом кафедры госпитальной хирургии Горьковского медицинского института. В годы Великой Отечественной войны Николай Николаевич Блохин был главным хирургом горьковских госпиталей, сам активно занимался пластической хирургией.
Н. Н. Блохин был организатором Горьковского института восстановительной хирургии, ректором Горьковского медицинского института. Он предложил ряд методов пластических операций и хирургического лечения рака желудка и прямой кишки.
В 1952 году Н. Н. Блохин уехал в Москву. Здесь он занимался организацией онкологического центра. Ныне это - Российский онкологический научный центр.
С 1960 по 1968 и с 1977 по 1987 год Н. Н. Блохин был президентом Академии медицинских наук СССР.
Как общественный деятель, Н. Н. Блохин был депутатом Верховного Совета СССР 7 созывов, делегатом XXII, XXIII, XXIV съездов КПСС; председателем Комитета по международным Ленинским премиям «За укрепление мира между народами»; президентом общества «СССР - США».
Память
- Его имя присвоено Российскому онкологическому научному центру РАМН.
- Лучшие врачи награждаются золотой медалью Н. Н. Блохина «За развитие отечественной онкологической науки».
- На здании Нижегородской медицинской академии установлена мемориальная доска с его именем.
Награды и Звания
- Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 мая 1972 года Блохину Николаю Николаевичу присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот» (за выдающуюся научную и общественную деятельность).
- Награжден четырьмя орденами Ленина, орденами Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, медалями.
- Лауреат Государственной премии СССР (1982).
- Академик Академии медицинских наук (1960).
- Член Польской и Нью-Йоркской академий.
- Иностранный член Чехословацкой АН (1982).
- В 1983 году присвоено звание «Почётный гражданин города Горького».
Рак является одной из самых сложных опасных и комплексных болезней, с которой человечество до сих пор не научилось полноценно справляться. Однако, современная медицина все же может предложить больным раком множество эффективных методик лечения, от медикаментозного и химиотерапии, до непосредственного хирургического вмешательства. И большинству этих открытий современные онкологи обязаны таким известным научным деятелям двадцатого века, как например Николай Николаевич Блохин - один из выдающихся хирургов-онкологов СССР, внесший важный вклад в развитие мировой медицины и спасший сотни жизней благодаря своему выдающемуся таланту и упорству в работе.
Начало медицинской карьеры
Он родился в 1912 году в семье врача, у которого с ранних лет получил массу практических знаний, и еще в самом раннем возрасте определился со своей будущей профессией. Притом он уже знал не только то, что собирается стать врачом, но и четко нацелился на карьер хирурга. Интересным моментом является и то, что его родная младшая сестра также стала выдающимся микробиологом СССР.
Семья Николая Николаевича жила в Нижнем Новгороде, в котором он и закончил школ, а затем поступил на медицинский факультет местного университета. Учился он с большим усердием, и без малейших проблем запоминал огромное количество информации, которое просто шокировало других молодых врачей. Его преподаватели и однокурсники не раз рассказывали о феноменальной памяти молодого человека. Где-то с третьего курса он профессионально занялся хирургией под руководством одного из ведущих онкологов страны Анатолия Ильича Кожевникова, выделявшего молодого студента из толпы учеников, и позволившего ему уже на четвертом курсе самостоятельно проводить довольно сложные, как для студента, операции. Николай Блохин никогда не скрывал, что свою специализацию избрал именно благодаря своему первому учителю.
В 1934 году молодой доктор Блохин завершил свое обучение, защитив дипломную работу по малярийному плазмодию. После этого приблизительно год он работал хирургом в Дивеевской больнице, а затем стал аспирантом на кафедре госпитальной хирургии в Горьковском медицинском институте. Там он проводил многочисленные операции, в том числе занимался пластической хирургией лица, творя настоящие чудеса со своими пациентами. Одним из его выдающихся достижений было то, что он умудрялся проводить операции, без последующего возникновения гнойных осложнений, несмотря на то, что антибиотиков тогда еще не было.
Медицинская практика
В этот же период он пишет множество разнообразных научных работ, начал заниматься проблемами рака и конкретно изучением возможностей его хирургического лечения. Со временем он подготовил несколько научных работ, которые было очень позитивно восприняты коллегами и научным сообществом.
В военные времена Николай Блохин занимался военно-полевой хирургией, и смог спасти значительное количество людей, отточив свое мастерство, и параллельно занимаясь клинической научной деятельностью. Интересным моментом являлось то, что доктор Блохин одновременно работал ведущим хирургом одного госпиталя, в еще одной специализированной больнице и состоял в должности ученого секретаря в Горьковском институте.
В 1944 году Николай Блохин отправляется в свою первую научную командировку в США, где занимается вопросами ожоговой хирургии, и создает несколько прогрессивных операционных методик, предлагает действенный способ определения процентного соотношения обожженных тканей при помощи, так называемого, возрастного коэффициента. Эта методика применяется и по сей день в детской ожоговой хирургии.
После своего возвращения в СССР в 1946 году доктор Блохин становится директором только что организованного Горьковского хирургического института восстановительной хирургии. В этом заведении перед ним и его подчиненными встал вопрос лечения военных, получивших серьезные увечья лица и конечностей. Эти люди не испытывали ни малейшего желания жить и вообще воспринимать окружающую действительность, однако благодаря своему таланту хирурга и руководителя, Николай Николаевич сотворил настоящее чудо, вернув смысл в жизни всех этих героев войны.
Работа в области онкологии
Однако действительно переломный момент в карьере доктора Блохина произошел в 1952 году, когда он, откликнувшись на предложении коллег, уехал в столицу, работать в только что созданном экспериментальном онкологическом исследовательском институте. На данный момент это научное заведение является крупнейшим во всем мире онкологическим центром, и носит имя Николая Николаевича Блохина. Став руководителем данного центра он значительно продвинул вперед клиническую онкологию, курировал массу разнообразных успешных исследований, лично написал более 300 научных работ, активно сотрудничал с коллегами по всему миру, и являлся руководителем огромного количества различных организаций, таких как «Международный комитет защиты мира и общества», «Академия медицинских наук СССР» и так далее.
Также он активно занимался работой с более молодыми специалистами, помогал им в исследованиях, давал вакантные места в своем исследовательском институте, и тем самым смог собрать одну из лучших в мире команд онкологов, регулярно совершавших действительно важные открытия в своей области. Под руководством доктора Блохина было защищено более 60 докторских и кандидатских диссертаций.
Стоит также отметить, что помимо своих многочисленных исследований и активной работе, Николай Николаевич Блохин являясь руководителем академии медицинских работ СССР, определял направление всех научно-исследовательских программ, проводимых в стране. Таким образом можно утверждать, что именно благодаря ему, вторая половина 20 века в СССР считалась эпохой расцвета медицинской науки.
- [р. 21.4(4.5).1912, г. Лукоянов Нижегородской губернии], советский хирург онколог, академик (1960) и президент (1960‒68) АМН СССР. Член КПСС с 1948. Окончил Горьковский медицинский институт (1934), профессор того же института (с 1947). С 1952… … Большая советская энциклопедия
- (1912 93) российский хирург онколог, академик РАН (1991; академик АН СССР с 1979), академик (1960) и президент (1960 68, 1977 87) АМН, Герой Социалистического Труда (1972). Предложил ряд методов пластических операций и хирургического лечения рака … Большой Энциклопедический словарь
- (1912 1993), хирург онколог, академик (1960) и президент (1960 68, 1977 87) АМН, академик РАН (1979), Герой Социалистического Труда (1972). Предложил ряд методов пластических операций и хирургического лечения рака желудка и прямой кишки.… … Энциклопедический словарь
Род. 1912, ум. 1993. Хирург онколог, разработал методы хирургического лечения рака желудка и прямой кишки. С 1960 г. академик АМН, ее президент (1960 1968, 1977 87), Герой Социалистического Труда (1972), академик АН СССР с 1979 г., лауреат… … Большая биографическая энциклопедия
Николай Николаевич Блохин (22 апреля 1912, Лукоянов Нижегородской губернии 16 мая 1993, Москва) российский медик, академик АН СССР и АМН СССР. Окончив среднюю школу, в 1929 году поступил на медицинский факультет Нижегородского университета.… … Википедия
- (1912, г. Лукоянов Нижегородской губернии 1993, Москва), хирург онколог, академик (1979), академик (1960) и президент (196068, 197787) , Герой Социалистического Труда (1972). Окончил Горьковский медицинский институт (1934).… … Москва (энциклопедия)
В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Блохин. Блохин Сергей Николаевич (15 января 1960(19600115), Петрозаводск) Доктор медицинских наук, профессор, один из первых пластических хирургов России, маммолог. Вице… … Википедия
- (22 апреля 1912, Лукоянов Нижегородской губернии 16 мая 1993, Москва) российский медик, академик АН СССР и АМН СССР. Окончив среднюю школу, в 1929 году поступил на медицинский факультет Нижегородского университета. После окончания учебы… … Википедия
Православный писатель родился в 1945 г. С 1979 г. по благословению владыки Питирима и своего духовника иерея Димитрия Дудко занимался изданием и распространением запрещенной в то время , за что в 1982 г. был арестован и осужден на три года тяжелых работ в лагерях. Срок лишения свободы был продлен за религиозную пропаганду. Блохин прошел 4 тюрьмы и 15 лагерей. В 1986 г. в связи с ослаблением гонений за религиозную деятельность был освобожден. Свою первую повесть "Бабушкины стекла" Н. Блохин написал в следственном изоляторе Лефортово, откуда ему чудом удалось передать ее родным.
Творчество Н. В. Блохина целиком посвящено Православию, его защите и проповеди в современном мире.
12 апреля 2012 года, в Великий Четверток, рукоположен в сан священника, служит в Комсомольске-на-Амуре.
Произведения: "Избранница" (М.: 1999); "Глубь-трясина" (М.: "Лепта", 2002); "Бабушкины стекла" (М.: "Лепта", 2002); "Отдайте братика" (М.: "Лепта", 2002); "Диковинки Красного угла" (М.: "Лепта", 2005).
Дорогие читатели!
Писатель Николай Блохин тяжело болен. Просим вас молиться о его здравии. Николай Владимирович передал в редакцию пока еще не опубликованные воспоминания о своей книгоиздательской деятельности в советский период, заметки о жизни в тюрьмах и лагерях, отрывки из которых мы размещаем сегодня на нашем сайте, а также следующее послание:
Дорогие мои читатели!
Я очень благодарен вам за ваше внимание ко мне недостойному. Мои книги - плохие они или хорошие - но они написаны кровью, это моя жизнь. Поэтому я очень благодарен издательству "Лепта" за то, что их публикуют. Если мои книги помогли хоть одному человеку, я надеюсь, что это будет мне оправданием на суде Божием".
Из воспоминаний:
Евангелие
К вере я пришел поздно, крестился в тридцать два года, на дому, с дочерью в одной купели. К Таинству Крещения меня подвигло чтение Евангелия. Я, зевая, как Онегин, не "за перо взялся", а стал читать Новый Завет. И был ошеломлен. Евангельский текст несет в себе огромную духовную силу. Одна фраза совершенно меня перевернула: "Если свет, который в вас - тьма, то какова же тьма". Я даже не задумался о ней, а был просто потрясен: мы всю жизнь думали, что мы - свет, а на самом деле - тьма. Это не могут быть слова человека, это мог сказать только Бог. И когда я закрыл Евангелие, то окончательно понял: можно написать "Войну и мир", "Братьев Карамазовых", но эту Книгу человек написать не мог, в ней в каждой букве, в каждом слове - печать Духа Святаго. Значит, за этой Книгой стоит весь мир. А вот Дом с Крестом, в котором эту Книгу читают. Получается, что в этом Доме с Крестом есть нечто такое, чего больше нет нигде. Это есть основа жизни, на которой весь мир стоит. И я должен войти туда, чтобы принять Крещение. Должен преобразиться и стать совсем другим. К сожалению, я, по своей жизни, последнего не сделал. Но однажды один человек, который считал, что совершил много хорошего, спросил меня: "Чем вы, христиане, от нас отличаетесь?" - "Только одним: ты пятьдесят лет служил безбожной власти и думаешь, что ты молодец. А я свою мерзость вижу и называю ее своим именем. И теперь говорить, что я чего-то из себя представляю, благодаря этой Книге, благодаря Крещению, никогда не буду". Только этим - осознанием своих грехов, осознанием того, что без Бога, без Церкви мы полные нули, православные и отличаются от других.
Арест
О том, что мы пятеро делаем книги, большая часть паствы отца Димитрия не знала. Мы соблюдали конспирацию. Почему случился этот обвал? Да потому что мы потом обнаглели-оборзели.
У нас была своя шифровка. Допустим, сообщаем по телефону, что сегодня встречаемся на Триумфальной в семь, а по-нашему коду это означает "На Пушкинской в три". Что такое Триумфальная, это еще надо подумать. В принципе, после двух раз могучей конторой КГБ это расшифровывается достаточно просто. Но они-то не расшифровывали, потому что над нами был покров благословения и помощи Божией. Благодаря этому Покрову мы и сели. Потому что грехи наши поднялись выше голов наших.
Через два года мы обнаглели. Деньги через нас протекали огромные. Мы выплатили людям, которые нам печатали книги, 162 тысячи рублей. Это 1982 год, когда машина "Волга" стоила 6 тысяч. Наши жены получали от нас где-то 250-300 рублей в месяц, тогда это были вполне сносные деньги. Но и не больше. Остальное шло на производство. Поэтому эти 200 тысяч экземпляров мы и сделали. И вот тут взыграла гордынька. У меня появилась мысль: "Мы издаем, а Издательский отдел МП не может". Я этот грех исповедовал раз десять. И Свыше было решено: "Пора с вас крылышки срезать!" И они были срезаны 26 апреля 1982 года, накануне Благовещения.
Арестовывали меня на Липецкой улице, дом 10, корпус 2. Утро, семь часов. На столике лежит мой младший сын Филипп, которому года не было, тут же на кухне - старший, Ермолай, они погодки. Дочка Ольга бегает, готовится к школе - она в первом классе. Звонок. Вижу в глазок: небритая морда участкового. Я к участковому не имел никакого отношения, потому мне с ментами делить нечего.
"Ага, приплыли!". Сейчас не открыть - взломают. Уже имеют право: если у органов есть сопроводиловка, и им не открывают дверь, после 6.00 они имеют право дверь ломать. Так что глупо не открыть.
За участковым вваливается толпа во главе с майором. Очень симпатичные люди.
Здравствуйте, мы из Комитета Государственной безопасности по известному вам делу.
Что мне известно? Какое дело?
Начинается обыск. И вот что интересно: войдя в квартиру, они уже знали, где что лежит.
Вот здесь у вас акафист Казанской Божией Матери.
Точно.
Одно стало для них неожиданностью. Обыск идет полным ходом, они что-то там открывает, а сверху падает из чемодана 200 экземпляров Александра Исаича Солженицына - "Архипелаг Гулаг"! Они смотрят и обалдевают. - Этого не может быть!
Это уже другая статья - антисоветская пропаганда.
Кегебист звонит с моего телефона, и ему, видимо, там дают прикурить: "Чем вы заняты... как вы работаете!"
Еще "Русская мысль" газета - там же. А я забыл про них!
Обыск длился часов одиннадцать. И вот, меня уже забирают. С женой истерика.
У них есть постановление о том, чтобы тебя арестовать?
У них в папочке есть доказательства, что ты - внучка китайского императора. Там есть все!
Погоди! Взяли все из этой квартиры, но ты же прописан не здесь! Здесь я прописана.
Отлично. Значит то, что взяли - твое. И тебе прямая дорога в Лефортово, а я тут вообще не причем.
Вот тут я сделал грубость, чтобы сразу пресечь истерику: я ее оттолкнул.
А когда я вошел в камеру, увидел на стене бумажку: написано о содержании беременных женщин и женщин с детьми. Вот тут мне стало нехорошо. Меня забрали, а увезли ли и ее после меня - этого не знаю. У меня была мысль: "Однозначно!" Написано, как содержать женщин с детьми... а она, может быть, в соседней камере с двумя колясками! Вот тогда я принял решение: отсек все и всех от себя. Могу ли я чем-нибудь помочь жене и детям, в соседней камере они или дома? Нет, не могу. Или я буду стонать: как мне плохо, как мне тяжко?! Помочь я могу только одним: молитвой. Молиться обязан. И должен делать то, зачем я сюда сел - писать "Глубь-трясину" и "Бабушкины стекла".